Вокруг думских выборов 1912 г.: государство, оппозиция, духовенство

Положение «официальной Церкви» после объявления в 1905 году веротерпимости оказалось незавидным: будучи частью государственного аппарата, церковная иерархия исполняла определённые обязанности и не могла в полной мере пользоваться той свободой, которую получили иные конфессии. Кроме того, резко усилилась антицерковная критика, которая теперь раздавалась вполне открыто: как в печати, так и с думской трибуны. Депутат социал-демократ М.И. Скобелев провозглашал, что российское государство «зиждется на двух разлагающихся китах — на самодержавии и православии»¹. Мирнообновленец князь-философ Е.Н. Трубецкой отмечал: «Святейший Синод стал преимущественно органом надзора за политической благонадёжностью духовенства, духовным “департаментом полиции”»². Лидер кадетов (основной радикально-либеральной партии) П.Н. Милюков в своей думской речи 17 февраля 1910 года солидаризировался с классическим либеральным принципом К.Б. Кавура («старый лозунг “свободной церкви в свободном государстве”») и настаивал на исключении духовенства «из состава народных представителей» в будущем. Присутствовавшему в Думе клиру открыто заявлялось: «Вы своим политическим положением, своей услужливостью готовите материал, который пригодится при будущем широком пересмотре русского избирательного права»³. Октябристское большинство III Думы, изначально лояльное правительству, по отношению к православному епископату настроено было весьма прохладно. Подобная линия вполне могла найти понимание у избирателя. Докладчик октябристской фракции по церковным вопросам И.В. Никаноров в газете «Голос Москвы» (главном партийном рупоре) в 1910 году писал об «ужасном состоянии» Русской Церкви, к которому привели «синодальные порядки» (Никаноров 1910). В ноябре того же года Дума приняла законопроект о начальной школе, упразднявший церковно-приходские школы⁴.

В подобной ситуации согласовать представления думского большинства и правительства (то есть, по сути, обер-прокурора и Св. Синода) по церковному вопросу представлялось делом едва ли разрешимым. Инициированные III Думой проекты реформирования православного прихода получили негативную оценку Синода (октябристский проект предполагал закрепление недвижимой и движимой собственности за приходской общиной) (Беглов 2019: 723–740). Но в Думу так и не был внесён правительственный законопроект о приходе. Не были согласованы между законодательными палатами правительственные проекты законов о религиозных общинах, о переходе в иное исповедание и т. д. (Рожков 2004: 84–107; Гайда 2014: 24–30). В мае 1911 года обер-прокурором Св. Синода был назначен В.К. Саблер, ранее состоявший товарищем обер-прокурора при К.П. Победоносцеве, что демонстрировало неуступчивость власти по отношению к октябристам. Тогда же императором был отклонён прошедший обе палаты законопроект о правах лиц, снявших сан (за всю историю думской монархии это был единственный подобный прецедент). В 1912 году отношения уже определялись предстоявшими в октябре думскими выборами. Активно использовался ранее уже задействованный в политической борьбе «распутинский козырь»⁵.

Ещё в 1910 году «Голос Москвы» писал, что Г.Е. Распутин руководит кружком, в котором практикуется «духовное и телесное сближение слушательниц с проповедником», и имеет «высоких покровителей». Отмечались связи Распутина с епископом Сергием (Страгородским) и ректором С.-Петербургской духовной академии архимандритом Феофаном (Быстровым). Всё это должно было внушить читающей публике «полное отвращение, если не омерзение»⁶. 3 января за критику Распутина был выведен из состава Синода, а 17 января отправлен на покой саратовский епископ Гермоген (Долганов). 13 января «Русское слово» и 14 января «Новое время» (наиболее читаемые русские газеты) разместили резкие материалы, не только затрагивавшие распутинскую тему, но и содержавшие резкую критику церковной иерархии (Баян 1912; Меньшиков 1912). 24 января тиражи номеров «Голоса Москвы» и «Вечернего времени» были арестованы за опубликованное в них обращение к Синоду, написанное М.А. Новосёловым. Публицист писал против «хитрого заговорщика против святыни, церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина, дерзко прикрывающегося этой самой святыней церковной» (Новосёлов 1912). 25 января «Голос Москвы» заявил об этой конфискации выпусков «по распоряжению из Петербурга», а Дума по инициативе октябристов выступила с запросом (почти единогласно, за исключением одного депутата). Партийный лидер А.И. Гучков под аплодисменты всего зала заклеймил «страшное попустительство высшего церковного управления» в отношении Распутина и риторически вопросил аудиторию о Святейшем синоде: «Где его «Святейшество», если он по нерадению или по малодушию не блюдёт чистоты веры в церкви Божией и попускает развратному хлысту творить дела тьмы под личиною света?»⁷.

15 февраля произошёл новый арест тиража из-за статьи «Исповедь одной жертвы Распутина» об изнасиловании. На следующий день «Голос Москвы» сообщал о конфискации и отмечал: «Остаётся ждать отмены неписаного закона о неприкосновенности Распутинской личности»⁸. Намекали также на связь Распутина с гр. С.Ю. Витте («одно небезызвестное титулованное лицо»)⁹. Таким образом, «старец» активно «вводился» в большую политику. 18 февраля за статью о Распутине был арестован тираж кадетской газеты «Речь». В номере содержалась и заметка о визите «старца» к премьеру В.Н. Коковцову, который якобы «остался доволен Распутиным»¹⁰. 26 февраля вопрос о Распутине был поднят председателем Думы М.В. Родзянко на аудиенции у императора. Председатель Думы получил секретное поручение о расследовании по этому делу, о чем сразу же узнала вся Дума, потом весь Петербург «и дальше»¹¹.

Распутинская тема оказалась крайне популярной. Даже столь убеждённый консерватор Л.А. Тихомиров записал в дневник: «В Петербурге неслыханные пучины Распутинского болота. <…> Во сне не могло привидеться ничего подобного»¹². «Голос Москвы» распускал слухи о близкой отставке министра внутренних дел А.А. Макарова (в его ведении было Главное управление по делам печати) и смене состава Совета министров¹³. «Русские ведомости» писали о расколе в правительстве¹⁴. Распутинская тема присутствовала в каждом номере «Голоса Москвы». Соответствующие заметки демонстративно публиковались сразу после официальной хроники императорской фамилии¹⁵. 12 марта Николай II отбыл в Ливадию, предварительно отказавшись принять Родзянко (Варламов 2008: 328–334). 14 марта газетная кампания достигла апогея: в «Голосе Москвы» появилась карикатура на Распутина, обнимавшего на пленэре некую даму, и одновременно сообщалось, что он выезжает в Крым.

Популярной в думских кругах оказалась и тема церковного реформирования. Обер-егермейстер императорского двора И.П. Балашов, весьма авторитетная фигура в националистической партии (их фракция была второй по значению в Думе после октябристов, а главным выразителем — газета «Новое время»), в записке под названием «Задачи националистической партии и способы их осуществить» (январь 1912 г.), предлагал, в частности, «реформу духовенства»: 1) повышение его материального обеспечения; 2) привлечение мирян к управлению приходом; 3) введение выборности духовенства; 4) передачу управления епархией белому духовенству; 5) привлечение монастырей к социальному, образовательному и медицинскому обеспечению народа; 6) привлечение богатых монастырей к содержанию бедных; 7) сокращение числа выходных дней до воскресных и 13 праздничных, с переносом остальных на ближайший воскресный день¹⁶.

Накануне окончания работы III Думы 8 июня 1912 года император принял делегацию депутатов и поблагодарил их за работу. Однако Николаем II было отмечено, что «некоторые дела получили не то направление, которое Ему представлялось бы желательным»; в первую очередь имелся в виду законопроект о церковно-приходских школах (Изгоев 1912а: 153). Царь лично вставил этот пассаж в свою речь (Лукоянов 2003: 284). В ответ октябристы решили демонстративно отклонить ассигнования на церковно-приходские школы. Когда вопрос был поднят членом Думы архиепископом Евлогием (Георгиевским), фракция вместе со всем левым крылом палаты покинула зал, сорвав тем самым кворум. Священник Н. Гепецкий непосредственно перед закрытием III Думы с трибуны заявил о «глумлении» парламента над Церковью: «Обнаружилось воочию для всей России истинное, подлинное значение того октябризма, который так шумно вошёл в Государственную думу, обещая обновление жизни русского народа, и который на самом деле всё время колебал исторические устои русской государственности и в особенности ополчился против православной церкви». На этом аккорде Дума III созыва и прекратила работу¹⁷.

На выборах в новую Думу правительство в лице Макарова и Саблера попыталось использовать недовольство духовенства в отношении Думы в своих интересах. Премьер Коковцов в вопрос не вмешивался: в письмах царю он всячески подчёркивал своё единомыслие в церковных вопросах с монархом и обер-прокурором¹⁸. В июле было опубликовано составленное Саблером предвыборное воззвание Синода к православному духовенству. В нём отмечалось, что враги власти предлагают стране путь «поругания всех народных святынь, признания равноправия иноверных, уничтожения Престола и даже, может быть, отречения от святой Православной веры и глумления над тем, что дорого русскому православному люду». Также говорилось, что они преследуют «узкопартийные цели», хотят создать «чисто юридическое государство, в котором бы все инородцы и иноверцы мыслились полноправными подданными», от чего «государство неминуемо понесёт непоправимый вред». Всему этому противопоставлялся принципиально иной — правительственный — курс «благоустроения быта народного, укрепления веры Православной, стояния за Самодержавие Монарха»¹⁹.

О соответствующих планах оппозиционная печать узнала заранее²⁰. «Русские ведомости» предупреждали: «Русский клерикализм совершенно искусственен; но если он не способен пустить глубокие корни в народных слоях, он однако же вполне способен, связав представителей церкви с делом политической реакции и борьбой против всех основ правового порядка и свободной гражданственности, нанести тяжкий удар здоровому политическому развитию России и вместе с тем создать трагические, неразрешимые противоречия в народной совести. Только в азарте политической игры, который требует всё новых ставок, только жертвуя будущим ради сегодняшнего дня, можно об этом забывать»²¹. «Утро России» также писало о стремлении правительства провести в Думу «аграрно-клерикальный блок»²². Газета едко иронизировала: что это — «генеральная репетиция» давно обещанного поместного собора?²³ «Новое время» выступило против «поповской» Думы и «адского» плана ввести в палату 200 священников и 20 епископов²⁴. Использование духовенства в откровенно политических целях критиковал даже реакционный «Гражданин» (Мещерский 1912: 14). Лишь консервативные «Московские ведомости» оценивали участие духовенства как вынужденное и считали его ответом на вмешательство Думы в церковные дела²⁵.

Правительство планировало увидеть в Думе 250 правых и националистов, 50 октябристов, 140 левых (Лукоянов 2003: 287–293). Однако черниговский губернатор Н.А. Маклаков писал министру внутренних дел: «Лишь при умелом использовании голосов духовенства, на которые я возлагаю в настоящих выборах исключительную надежду, можно будет добиться сколько-нибудь благоприятных результатов»²⁶. 1 сентября товарищ министра внутренних дел А.Н. Харузин секретным циркуляром советовал губернаторам сперва назначать съезды тех выборщиков, которые могли сулить успех лояльным силам, проверять цензы оппозиционных уполномоченных, привлекать епархиальное начальство для активного влияния на позицию духовенства²⁷. Вместе с тем ещё 17 августа, под влиянием мощной газетной кампании, Макаров направил губернаторам циркуляр, по которому численность духовенства в новой Думе не должна была превышать его количества в предыдущей, а увеличение его было бы «крайне нежелательно»²⁸. В результате, как вспоминал премьер Коковцов, ответственные за организацию кампании Макаров и Харузин «выпустили дело из своих рук», предоставили излишнюю инициативу губернаторам, которые во время выборов принялись сводить счёты с собственными личными врагами (Коковцов 1992: 68–70).

После роспуска Думы в Петербург возвратился Распутин. «Голос Москвы» продолжал развивать распутинскую тему, делая явные намёки на монарха²⁹. В результате в сентябре 1912 года власть поставила точку во взаимоотношениях с октябристами. Будучи неформальным официозом, газета «Россия» писала: «С понятным сожалением видим себя вынужденными отметить, что «Голос Москвы», как выясняется, окончательно решил, подражая «Речи» и подобным ей органам, стать на путь инсинуаций по адресу правительства»³⁰.

И сами выборы, и их результаты вышли необычными и не сулили успеха никому. Октябристов ждал провал. Самым скандальным стало то, что 18 октября в Москве в I городской курии был забаллотирован партийный лидер Гучков. Тихомиров записал в дневник: «Дума, при помощи правительственного искусства — вышла ни в мать, ни в отца, в проезжего молодца. Номинальных “правых” прибыло, но Господь их ведает, кто они окажутся»³¹. В письме Замысловскому он признавался: «Не жду ничего важного и от четвертой Думы. Вероятно, половина правых окажутся далеко не правыми, и выйдет нечто третьедумское <…> Жду распадения на пятнадцать фракций»³². Собрание духовенства, избранного в Думу, под председательством епископа Кременецкого Никона (Бессонова) приняло решение не создавать собственную группу, а распределиться по фракциям. «Это свидетельствует о полном крушении политики Саблера», — писал «Голос Москвы»³³. Появились даже слухи о его скором уходе³⁴. Полиция отмечала «острое недовольство правительством» в среде духовенства³⁵.

Прогноз Тихомирова почти оправдался: новая Дума насчитывала 63 правых, 87 националистов, 31 центриста, 99 октябристов, 46 прогрессистов, 58 кадетов, 15 социал-демократов, 8 трудовиков, 9 поляков, 7 в составе белорусско-литовско-польской группы, 6 мусульман и 5 беспартийных. Иными словами, правое крыло вместе с центристами насчитывало 191 депутата. Левые, включая прогрессистов, составили 127 человек. В палату было избрано 47 лиц духовного звания — на 3 меньше, чем в прежней Думе (правые — 21, националисты — 19, центр и октябристы — по 2, прогрессисты — 3)³⁶.

М.О. Меньшиков в «Новом времени» писал: «Ни для кого не секрет, что правительство на сей раз не осталось безучастно к производству населением выборов в 4-ю Думу. Правительство сделало то, что делают все правительства мира, когда производятся выборы в законодательные палаты». Публицист соглашался с тем, что все манипуляции осуществлялись властями в рамках законности, но сами действия заводили ситуацию в тупик³⁷. Кадет-веховец А.С. Изгоев отмечал: «Главнейшим орудием выборной фальсификации сделано было православное духовенство, с таким непостижимым легкомыслием брошенное в самую гущу политической борьбы. Не только духовенство, но и сама религия были превращены в узкопартийное политическое знамя. Религиозной реформации оказана была колоссальная услуга» (Изгоев 1912б: 167, 177–180).

Результаты выборов, как и неспособность МВД оказать давление на печать, стали основными причинами отставки Макарова, последовавшей 16 декабря. Его преемником стал один из наиболее решительных участников выборной кампании — черниговский губернатор Н.А. Маклаков. Однако для церковной иерархии, втянутой в остро политический вопрос, последствия были более печальные. «Голос Москвы» продолжал резкую критику Синода и с этого времени писал, что он формируется из «распутинской партии»³⁸. Активная кампания в парламенте и прессе не только формировала определённые настроения в общественной среде, но провоцировала политический раскол и поляризацию в среде духовенства. Само же духовенство в общественной изоляции Церкви, в основном, склонно было винить государственную власть. Однако после Февральской революции обер-прокурором Синода станет В.Н. Львов — октябрист, председатель церковной комиссии IV Государственной думы. Он провозгласит освобождение Церкви от бюрократического контроля и сразу же обвинит «распутинский» епископат в несоответствии политическому моменту.