К вопросу о значении упразднения Брестской церковной унии в пределах Российской империи для Русской Православной Церкви и белорусского народа

Церковная уния, заключённая между иерархией Киевской митрополии Константинопольского патриархата и Римско-Католической Церковью в декабре 1595 года, во всеуслышание объявленная в Речи Посполитой в Бресте-Литовском в октябре 1596 года, стала следствием, во-первых, существования части Русской Церкви в условиях католической государственности и, во-вторых, разделения в середине XV века Русской Церкви на автокефальную Московскую и оставшуюся в составе Константинопольского патриархата Литовскую митрополии. Также это стало результатом всё большего проникновения в XV–XVI веках на западнорусские территории католичества, поддерживаемого польско-литовским правительством и католическим шляхетским обществом Речи Посполитой. Брестская церковная уния завершила процесс расширения позиций Римско-Католической Церкви на будущих белорусско-украинских землях. По мысли её идеологов, после Брестского Собора 1596 года всё русское население Польско-Литовского государства превратилось в католиков-униатов. Поэтому вся история унии в XVII–XIX веках — это история усвоения западнорусским обществом религиозного нововведения 1596 года. Усвоение оказалось чрезмерно конфликтным, ослабило польско-литовскую государственность и послужило немаловажным фактором падения Речи Посполитой в последней четверти XVIII века.

Роль Брестской унии в истории современных Белоруссии, Украины, Литвы и восточных регионов Польши велика. Она была религиозным инструментом вестернизации русских подданных польской короны, превращения их в миссионеров католичества и западных культуртрегеров для Московского государства¹. В наши дни в оценках Брестской унии продолжают звучать взаимоисключающие мнения, что свидетельствует о продолжении политизированности этого церковного феномена. Мало того, мобилизационный ресурс осколка Брестской унии — Украинской греко-католической церкви — используется в политических целях на современной Украине. Также униатская тема привлекается для дестабилизации общественно-политической ситуации в Республике Беларусь. Поэтому осмысление феномена Брестской унии, а также определение значения её упразднения в границах Российской империи интересно не только с отвлечённой научной точки зрения, но имеет прикладное измерение, особенно в условиях переустройства мирового порядка в начале ХХI века.

Предпосылкам и генезису церковного униатства на землях западной Руси посвящена многочисленная историческая литература. О становлении униатского церковного объединения историками сказано меньше. Ещё меньше исследователи уделили внимание разрыву церковной унии в пределах западных губерний Российской империи и на Холмщине, который продолжался с 1780 по 1875 год. Этой научной проблемой в наши дни занимаются за редким исключением те авторы, которые, мягко говоря, недоброжелательно настроены по отношению к Русской Православной Церкви. Между тем воссоединение униатов с православными в последней четверти XVIII и в ХIХ веке. стало важным событием в жизни русского Православия и населения некогда единого региона, который в наши дни разделён границами Республики Беларусь, Украины, Литвы и Польши. Значение разрыва Брестской унии, несмотря на кажущуюся очевидность, до сих пор не раскрыто до конца, его определение остаётся актуальным для исторической и церковно-исторической науки.

Прежде чем размышлять о значении упразднения унии в Российской империи, нужно заметить, что уния сумела продержаться в её западных губерниях с 1772 по 1875 год, т. е. 103 года. Это объясняется тем, что в имперский период российское государство декларировало себя православным, но в своей религиозной политике оно придерживалось принципа веротерпимости². Также проблема межконфессиональных отношений в западных губерниях слишком тесно переплелась с культурными, социально-экономическими и политическими вопросами. В совокупности всё это тормозило восстановление позиций Православия за счёт воссоединения униатов, особенно в тех регионах, где влияние католичества и полонизма было наиболее сильным — на территории современной западной и центральной Белоруссии, а также на Холмщине. Поэтому воссоединение униатов с православными в границах России представляло собой сложный процесс, который шёл волнами. С 1780 по 1838 год из унии в Православие и из унии в католичество латинского обряда перешло приблизительно одинаковое число верующих: в православное вероисповедание обратилось 1 848 226 человек³; стали прихожанами костёлов более 1 700 000 верующих⁴. Чаша весов в пользу Православия оказалась сдвинута Полоцким объединительным Собором 1839 года, по итогам которого с Православной Церковью воссоединились 1 600 000 последователей унии: по Литовской епархии — 986 249, по Белорусской епархии — 613 751 человек⁵. После Полоцкого Собора уния в Российской империи продолжала действовать лишь в Царстве Польском, где до 1875 года оставалась Холмская униатская епархия, в которой насчитывалось более 200 000 верующих. В 1875 году на Холмщине в Православие перешли 252 священника и 246 приходов с 250 000 прихожан (Извлечение из всеподданнейшего отчёта обер-прокурора Святейшего Синода графа Д. Толстого… 1876: 19–20; Приложение № 11: 63), что поставило окончательную точку в истории Брестской унии в границах Российской империи.

Таким образом, в приобретённых от Речи Посполитой губерниях России с 1780 по 1875 год действие Брестской церковной унии прекратилось. При этом от унии в пользу Православия в общей сложности отказались 3 698 226 человек и более 1 700 000 униатов перешли в католичество латинского обряда.

Обращаясь к определению значения воссоединения западнорусских униатов с православными для Русской Православной Церкви, прежде всего, стоит обратить внимание на тот аспект, на который по какой-то причине православные историки последовательно не обращают внимание. Дело в том, что упразднение унии завершило многовековой период истории Русского Православия, который можно характеризовать как эпоху разделения.

Общеизвестно, что, начиная с первых десятилетий XIV века, не прекра­щались попытки выделить из состава Русской Цер­кви то отдельную Галиц­кую, то отдельную Литовскую митрополию⁶. В середине XV века произошло разделение Русской Православной Церкви на Литовскую в составе Константинопольского патриархата и автокефальную Московскую части. Каноническое разделение послужило причиной деградации церковной жизни на будущих белорусско-украинских землях и введению в конце XVI века церковной унии. Брестская уния 1596 года была призвана подменить собой Православие, бесповоротно вытеснить его из жизни русских подданных Польско-Литовского государства. В реальности же она разделила предков современных белорусов и украинцев между православной и католической конфессиями. О масштабе этого разделения к последней четверти XVIII века красноречиво говорят цифры. В 1772 году католическая церковь восточного обряда в Речи Посполитой насчитывала 9452 прихода (Radwan 2001: 21), распределённых по восьми епархиям. Число униатов составляло от 8 до 9 миллионов человек. В это же время на обширном пространстве современных Белоруссии, Литвы, Украины и восточной Польши действовала единственная православная епархия — Могилёвская, которая объединяла 470 приходов с 550 000 верующих (Mironowicz 2008: 287). Эти цифры свидетельствуют о том, что Православная Церковь в Речи Посполитой оказалась на обочине религиозной жизни западнорусского населения.

Формально каноническое разделение Русской Православной Церкви было преодолено в конце XVII века, когда в 1686 году православные Речи Посполитой вошли в состав Московского Патриархата. А вот следствие канонического разделения — разделение западнорусского населения на православных и униатов — было преодолено только в период с 1780 по 1875 год. Отсюда следует, что окончательным восстановлением единства Русской Православной Церкви, нарушенным в середине XV века, более правильным нужно считать не томос 1686 года, а возвращение к Православию 3 698 226 униатов, последними из которых оставили унию в 1875 году 250 000 человек на Холмщине. Русская Церковь не могла, да и не имела права, отказаться от своих чад, попытавшихся получить опыт церковной жизни под властью Римского папы. Иначе нужно было бы отказываться от представления о спасительности Православия. К тому же сами униаты продолжали считать себя частью Русской Церкви, и в конце XVIII и в XIX веке критически оценивали свой союз с Римом. Это сделало возможным их возвращение к православному вероисповеданию (Романчук 2018: 241–243). Поэтому с полным правом можно заявить: непреходящее значение упразднения Брестской унии для Русской Православной Церкви состоит не столько в присоединении к ней большой массы верующих, сколько в окончательном восстановлении единства после столетий разделения, продолжавшегося с 1458 по 1875 год.

В религиозно-культурном отношении значение упразднения унии в России представляет собой наиболее дискутируемую тему. С православной точки зрения это значение очевидно — бóльшая часть белорусско-украинского населения вернулась на православный путь ко спасению, к своим духовным истокам. Это освободило западноруссов от прививки чуждой для них западно-христианской формы духовности и польской культуры, которую представляла из себя Брестская уния, послужило развитию естественных для народа православных форм религиозности во второй половине XIX века, следствием чего стало возможным развитие самобытных белорусской и украинской культур как изводов общерусской культуры.

Апологеты унии никогда не согласятся с православной оценкой результата упразднения унии. Факт выхода из-под власти Рима большой массы верующих воспринимается ими болезненно, что не позволяет им делать объективные выводы. Между тем, аргументированно оппонировать православной точке зрения они могут только доказав, что уния за два века своего действия в западнорусском регионе сумела превратить белорусских и украинских униатов в настоящих католиков. Однако сделать это без спекуляций на историческом материале у них не получается. Духовную бесплодность унии, правда, со ссылкой на классиков марксизма-ленинизма, современные белорусские противники Православия признают. «Факт сохранения под униатской оболочкой православной веры, — пишет защитница унии доктор исторических наук С.В. Морозова, — отмечен Ф. Энгельсом и подтверждён многочисленными источниками» (Марозава 2001: 84). Здесь ссылка на Энгельса представляется излишней. Дело в том, что на неспособность церковной унии изменить восточно-христианское мироощущение людей указывал архиерей-воссоединитель Иосиф (Семашко) в процессе подготовки Полоцкого Собора 1839 года. В записке от 1 декабря 1838 года, адресованной обер-прокурору Св. Синода Н.А. Протасову, Семашко писал: «Народ униатский за весьма малым исключением, таков почти ныне, каков был до обращения его в унию» (Иосиф, (Семашко) 1883: 78–84). Именно на факте религиозной несостоятельности унии было построено всё дело её упразднения в период с 1780 по 1839 год и в 1875 году. Так что, учитывая ничтожные духовные плоды действия Брестской унии на белорусско-украинских землях, можно с полным правом говорить о благотворном для западноруссов — предков белорусов и украинцев — возвращении к праотеческой православной вере под властью России.

С политической точки зрения очевидно, что воссоединение белорусско-украинских униатов с православными стало одним из самых значительных, если не сказать самым значительным, достижением Российской империи на присоединённых от Польши землях. Без этого события прочная всесторонняя интеграция западнорусских территорий с великорусскими губерниями была бы невозможна. Это значение упразднения унии хорошо понимали некоторые представители российского правительства, например, высокопоставленный чиновник Св. Синода В. Скрипицын, непосредственно участвовавший в подготовке и проведении Полоцкого объединительного Собора в 1838–1839 годах. В одном из своих рапортов о движении униатов к соединению с Православной Церковью он писал: «В стране, где Римско-католическое Вероисповедание с давнего времени есть только политическое орудие, где некогда Польское Правительство победило им дух Русский, там, распространение Православия конечно вернее всего может определить степень истинной победы; ибо с сим пробуждаются народные предания, народные обычаи, народный язык и народная гордость, столь справедливо принадлежащая Россиянам, а с нею и преданность к Престолу и любовь к Отечеству. Следовательно, тогда лишь враждебный дух польский будет истинно покорён, когда в стране сей моральный перевес будет на стороне Православия, долженствующего восстановить твёрдую связь между, некогда отторгнутыми, потом возвращёнными Губерниями и сердцем России» (Рапорты камергера Скрипицына 1838: Л. 30–30 архивные материалы).

Из этих слов следует понимание Скрипицыным накануне Полоцкого Собора того факта, что возвращение униатов к Православию — это не шаг России к цивилизационной победе в западных губерниях, а сама эта победа. Далеко не всем представителям российского правящего класса такое понимание было доступно. В результате Петербург не сумел в полной мере оценить значение воссоединения униатов и воспользоваться его плодами. Прежде всего, православному священноначалию, которое ощущало недостаточную моральную и материальную поддержку со стороны правительственных структур в 1840–1850-е годы, не удалось искоренить издревле сложившийся на белорусско-украинских землях стереотип о том, что католичество — это «панская вера». В итоге позиции католичества и полонизма в этом регионе не были бесповоротно подорваны. «Один раз, — пишет по этому вопросу А. Пыпин, — прошла в крае сильная полоса исторического движения — это уничтожение унии (1839); этот знаменательный факт мог бы навести местное общество на новые мысли о положении народного вопроса, но бытовая рутина была ещё так сильна, что это событие произвело, кажется, меньше впечатления и действия, чем можно было бы ожидать» (Пыпин 2005: 126).

Несмотря на все просчёты правительственной политики в середине ХIХ века, воссоединение униатов с православными создало прочный религиозно-культурный фундамент интеграции западных губерний в состав Российской империи. Интеграция Белоруссии и Украины в российскую государственность оказалась нарушена только при распаде СССР в 1991 году.

Рассуждая о политическом значении упразднения Брестской церковной унии на белорусско-украинских землях, которое завершилось на Полоцком Соборе 1839 года, нельзя обойти вниманием одно важное обстоятельство⁷. В православной историографии XIX века сложился стереотип, согласно которому воссоединение белорусских и украинских униатов с Православием нанесло католичеству в Белоруссии и на Украине сокрушительное поражение. С этим трудно согласиться в полной мере. Достаточно взглянуть на цифры.

Согласно подсчётам В. Колбука, в процессе разделов Речи Посполитой с 1772 по 1795 год подданными Российской империи стали 4 653 379 последователей унии (Kolbuk 1998: 50). В 1795 году в составе населения Российской империи белорусы составляли 8,3 %, а украинцы — 19,8 % (Миронов 2003: 25). Соотношение численности жителей современных белорусских и украинских земель, следовательно, составляло 1 : 2,385. Если произвольно спроецировать его на этническую структуру униатского населения, можно сделать вывод, что подданными России к 1795 году были 1 374 705 белорусских и 3 278 673 украинских униата. Известно, что среднегодовой прирост населения в белорусско-литовских губерниях (Виленская, Гродненская, Ковенская, Витебская, Минская, Могилёвская, Смоленская) с 1782 по 1857 год составлял 0,17 %, а среднегодовой прирост населения в губерниях правобережной Украины, в которых компактно проживали униаты (Подольская, Киевская, Волынская), с 1795 по 1857 год составлял 0,55 % (Миронов 2003: 23). Учитывая эти данные, можно приблизительно рассчитать сколько униатов должно было проживать в России в 1839 году. Их численность должна была составлять 5 549 645 человек (4 072 112 украинца и 1 477 533 белоруса). Известно количество униатов, вернувшихся в Православие с 1780 по 1839 год — 3 448 226 верующих. Отсюда следует, что из униатских церквей в костёлы с 1780 по 1839 год перешли 2 101 419 человек. От этого числа нужно отнять 200 000 холмских униатов, вернувшихся в Православие в 1875 году, что в итоге даёт 1 901 419 человек. Это число далеко от точности, поскольку является результатом не слишком корректной методики подсчётов и слабо учитывает значительное число униатов, перешедших в Православие в 1780–1784 и в 1794–1795 годах. К тому же массовый переход униатов в костёлы захватил часть тех бывших греко-католиков, которые воссоединились с Православием в последние годы правления императрицы Екатерины II. Точные цифры неизвестны, но имеются сведения, что только в южных уездах Минской губернии после 1797 года из православных храмов в костёлы в полном составе перешли прихожане 44 приходов (Записка об упразднении… 1870: 526), что, учитывая среднее количество прихожан в униатских приходах того времени — 821 человек (Radwan 2001: 68), превышало 36 000 верующих. Отсюда следует, что число латинизировавшихся униатов простиралось от 1 700 000 до 1 800 000 верующих⁸, как и было сказано выше.

Чтобы более точно определить количество перешедших в костёлы униатов, нужно проводить скрупулёзное дополнительное исследование. В то же время, даже учитывая несовершенство использованного подхода, можно говорить, что возвращение западнорусских униатов к Православию сопровождалось оттоком униатского населения в латинский обряд в соотношении не менее, чем 1 : 2. Отсюда следует, что католичество в пределах Российской империи с 1780 по 1839 год потерпело тяжёлое поражение, но далеко не катастрофу.

Мало того, поражение католичества на, если так можно выразиться, униатском фронте было тактическим. На самом деле в Белоруссии упразднение унии стало его крупной стратегической победой. Дело в том, что приток латинизантов⁹ значительно расширил и укрепил социальную базу католичества латинского обряда, т. к. в костёлы пришли большие массы крестьянского населения, чего во времена Речи Посполитой не наблюдалось. В результате католичество латинского обряда из вероисповедания высшего и части среднего слоёв общества западных губерний превратилось в вероисповедание части простого народа, и в наши дни 12 % белорусов относят себя к католикам и, соответственно, считают себя поляками. Это имело и продолжает иметь далеко идущие последствия для религиозно-культурной и общественно-политической жизни в Белоруссии.

Значение упразднения Брестской унии для современного Белорус­ского Православия — иначе, Белорусского Экзархата Московского Патриархата — очевидно. В конце XVIII века на территории современных Белоруссии, Литвы и восточных воеводств Польши проживало около трех миллионов человек. 39 % от общего количества белорусов, поляков и литовцев были униатами, 38 % принадлежали Католической Церкви латинского обряда, 6,5 % исповедовали Православие, остальные были староверами и протестантами. Из этих данных следует, что не менее 80 % белорусских крестьян, а также наиболее бедная часть шляхты и мещан являлись униатами (Філатава 1997: 84–88)¹⁰. Это говорит о том, что до воссоединения униатов с православными Белоруссия представляла собой католическую страну. После воссоединения униатов Белоруссия превратилась в православную страну. То, что в начале XXI века в Республике Беларусь 85 % верующих причисляют себя к Православной Церкви, является результатом упразднения Брестской церковной унии и дальнейшей интеграции бывших белорусских униатов в состав Русской Православной Церкви.

Определяя значение упразднения Брестской унии для белорусского народа, нужно обратить внимание на следующее. В 1772 году на территории современной Белоруссии располагались всего 229 православных приходов (Mironowicz 2008: 287). К 1803 году за счёт воссоединения униатов их число возросло до 658: в Минской епархии — 273, в Могилёвской — 385 (Могилёвская епархия 1893: 46; Рункевич 1893: 311). Точно количество православных верующих неизвестно, по всей вероятности оно достигало 500 000 человек. В том же 1803 году количество униатов в западных губерниях составляло 1 538 890 человек (Могилёвская епархия 1893: 70). Из них на территории современной Украины оставалось лишь 94 977 верующих (Radwan 2001: 29, 72), остальные проживали на белорусских землях. Это говорит о слабой вовлечённости белорусских униатов в процесс возвращения к Православию в конце XVIII века. Их желание остаться в унии на переломе XVIII и XIX веков было связано с условиями, сложившимися на этих территориях исторически.

Во-первых, в Белоруссии уния за два столетия своего существования сумела создать устойчивые церковно-административные структуры и находилась под сильным влиянием Католической Церкви латинского обряда, чего не наблюдалось на украинских землях.

Во-вторых, белорусская знать во времена Речи Посполитой перешла в костёлы, где подверглась полонизации. Патриоты Польско-Литовского государства, мечтавшие о его возрождении, страдали русофобией и не сочувствовали возрождению Православия в крае. Поэтому, несмотря на запрет мешать свободному волеизъявлению народа в вопросах выбора конфессиональной принадлежности, содержащемуся в указах и распоряжениях императрицы Екатерины II в 1794–1795 годах (Полное собрание законов Российской империи 1830: 509–511), белорусские помещики-католики, в чьих руках находилось материальное благополучие крестьян и пользовавшиеся большим на них моральным влиянием, во многих случаях подавляли желание народа оставить унию и перейти в Православие¹¹.

В-третьих, простые верующие в Беларуси в начале XIX века отличались социальной неразвитостью. Они не разбирались в религиозных вопросах, были склонны к обрядоверию, свойственному всем восточным славянам, видели в унии свою родную церковную древность — обряд отцов и дедов. Они не понимали, зачем нужно что-либо менять в привычной религиозной жизни. Тем более что изменения, к которым их призывали православные миссионеры и российские правительственные чиновники, оказывались связанными с неудовольствием господствующей в крае католической шляхты, власть которой не была подорвана российской властью.

Таким образом, в первые годы XIX века униатское население в пределах Российской империи оказалось преимущественно сконцентрировано в Белоруссии — около 1 500 000 человек. В православных епархиях, действовавших на белорусских землях в это время, насчитывалось около 600 000 верующих.

Эти цифры, на первый взгляд, говорят о том, что православные в конфессиональной структуре белорусского общества в начале ХIХ века составляли меньшинство, и предки современных белорусов были консолидированы унией, что позволяет говорить об унии как религии, способствовавшей национальному самоопределению белорусов. Такой поверхностный вывод делают многие белорусские историки. Однако они в свою очередь не учитывают два обстоятельства.

Во-первых, территория современной Белоруссии была разрезана конфессиональной границей примерно от пункта на границе между современными Витебской и Могилёвской областями через восточные районы современной Минской области к Пинску. На Востоке и Юго-Востоке Белоруссии было сосредоточено православное население. Северо-Восток, западная часть центра, Запад и Юго-Запад Белоруссии являлись регионами компактного проживания униатов. В результате униаты и православные существовали обособленно друг от друга. Например, в Гродненской губернии, занимавшей в XIX веке территорию современных Гродненской и большей части Брестской областей, действовали только 4 православных прихода — в Бресте, Бельске, Заблудове и Дрогичине, да и те обслуживали военных и чиновников (Корчинский 1902: 5). Сложившееся в первой трети XIX века положение несло для белорусского народа очевидную угрозу религиозно-культурного разделения, образец которого перед глазами — это Запад и Восток современной Украины. Этногенез белорусов в конце XIX века и создание в СССР в ХХ веке белорусской национальной государственности в таких обстоятельствах были бы невозможны.

Во-вторых, заблуждением является представление о том, что уния была способна стать духовным фундаментом возникновения белорусской нации на той территории, где она численно господствовала. Дело в том, что уния была беззащитна перед латинским прозелитизмом, а также процессами полонизации и латинизации церковной жизни белорусов. Об опасности для унии латинского прозелитизма свидетельствует то, что с 1805 по 1828 год, невзирая на неоднократно повторяемое российским правительством законодательное запрещение¹², из унии в костёлы перешли не менее 200 000 верующих (Бобровский 1890: 163–164). В результате в эти годы наблюдался очень незначительный рост численности униатов. В свою очередь латинизация церковной жизни белорусов и полонизация белорусского униатского духовенства вели унию к поглощению Польским Католичеством и перерождению белорусов-униатов в так называемых «костёльных поляков». Некоторые белорусские учёные стараются доказать, что степень опасности поглощения унии католичеством латинского обряда преувеличивается православными историками. Однако как объяснить тот факт, что в записке, адресованной графу З.Г. Чернышеву, датированной 2 июля 1805 года, глава униатов в пределах Российской империи архиепископ Ираклий (Лисовский) прямо просил этого сановника обратить внимание царя на проблему спасения униатов от латинян¹³. Чернышев в письме к императору Александру I писал, что Лисовский умоляет его «доставить униатам справедливую защиту»¹⁴. Нужно представить себе степень трагичности и безвыходности обстоятельств, которые должны были заставить католического униатского архиерея умолять православное правительство защитить его паству от католической иерархии латинского обряда. И это только один маленький факт, свидетельствующий о катастрофическом бессилии унии перед лицом латинства в начале XIX века, а таких фактов огромное множество.

Помимо этого, уния, терзаемая накопившимися ещё со времён Речи Посполитой кризисными явлениями, не обладала ни материальными средствами, ни организационным ресурсом, ни интеллектуальным потенциалом для того, чтобы заниматься культурным проектом белорусского национального строительства. Такого проекта, собственно говоря, тогда ещё не существовало, да и не могло существовать, поскольку белорусы были лишены культурообразующей элиты общества — шляхты. Единственная группа униатского духовенства, которая обладала определённой культурной силой — это было базилианское монашество. Почти при каждом монастыре базилиане содержали, как правило, небольшие начальные «школки», в которых светская молодёжь могла получить начальное образование. Но члены базилианского ордена были сторонниками слияния унии и католичества латинского обряда. Две трети базилиан в первой трети XIX века были выходцами из католической шляхты¹⁵ и, соответственно, патриотами Польши. Выпускники базилианских школ считали польский язык и польскую культуру родными для себя, а всё русское рассматривали как отсталое и ущербное. Формированием белорусской культурной элиты базилиане не занимались. Так что уния не способствовала, да и не могла способствовать росту белорусского национального самосознания. К концу XVIII и в XIX веке она в полной мере представляла собой почву для роста и усиления Польского Католичества, цивилизационную псевдоморфозу и, как следствие, инструмент денационализации западнорусского населения.

Отсюда становится понятным значение прекращения действия Брестской унии для белорусского народа. Оно, завершившееся в Белоруссии на Полоцком объединительном Соборе 1839 года, остановило процесс вовлечения белорусов в Польский Костёл, духовно и культурно объединило белорусов, разрушив вполне прослеживаемую на географической карте религиозно-культурную границу, разделявшую народ. В 1839 году белорусы избавились от навязчивой латинизации, полонизации и пропаганды русофобии, вернулись в русский историко-культурный мир, в котором они получили возможность культивировать свою самобытность и не чувствовали себя людьми второго сорта, как это было в Речи Посполитой. В итоге православные белорусы не растворились в великорусском море. После отказа от унии они осознали своё особое место в структуре общерусского единства. Проще говоря, воссоединившиеся с Православием белорусы и их потомки развили своё этническое белорусское самосознание. А вот те белорусы, которые из унии перешли в костёлы, и их потомки стали считать себя частью польского народа.

Таким образом, упразднение унии в 1839 году стало отправной точкой для становления современного белорусского национального самосознания, развития самобытной белорусской культуры и возникновения современной белорусской государственности. Полоцкий Собор — это не трагедия белорусов, как его сейчас пытаются представить, а их спасение на краю пропасти исторического небытия. «По нашему мнению, — пишет известный белорусский политолог профессор В.А. Мельник, — в период вхождения Белой Руси в состав Российской империи были подготовлены этнические, социальные, экономические, политические и духовные предпосылки для становления наконец собственно белорусской или, точнее, национальной белорусской государственности» (Мельник 2000: 183). Тут нужно уточнить: этнические, социальные, политические и духовные предпосылки современной белорусской государственности не могли возникнуть без воссоединения униатов с православными, произошедшего на Полоцком Соборе 1839 года. В этом и состоит непреходящее значение прекращения действия Брестской церковной унии в исторической судьбе белорусского народа.

Таким образом, прекращение действия Брестской церковной унии в границах Российской империи, продолжавшееся с 1780 по 1875 год, завершило длительный период разделения Русской Православной Церкви, начавшееся в середине XV века. Упразднение унии не обошлось без потерь для Православия и приобретений для католичества. Более 1 700 000 униатов, которые предпочли не возвращаться к православному вероисповеданию, представляют собой плод исторической актуализации идеи церковной унии на западнорусских землях. Однако почти 3 700 000 воссоединившихся с Православием униатов — это свидетельство духовной силы православной веры и ментальной стойкости белорусского и украинского народов, сумевших в крайне неблагоприятных условиях в течение нескольких столетий под спудом унии сохранить свою русскую идентичность и православное мироощущение. Воссоединение западнорусских униатов с Православием на более чем 150 лет, вплоть до 1991 года, обеспечило политическую интеграцию всех русских территорий. Для белорусского народа оно имеет непреходящее значение. Без объединения белорусов православной верой, без остановки процесса поглощения их церковной жизни Польским Католичеством и устранения давления на них со стороны полонизма, чему способствовала уния, развитие белорусской культуры, становление белорусского национального самосознания и строительство современной белорусской государственности было бы невозможно.

Осмысление значения упразднения Брестской церковной унии в границах Российской империи в конце XVIII и XIX веков подводит к общему выводу о ценности канонического единства Русской Православной Церкви и соединённого с ним общерусского единства. Без первого не может быть второго, какие бы политические формы оно ни принимало. Об этом свидетельствует богатый русский опыт разделений, их уврачевания и преодоления их последствий.