В статье предпринимается попытка дать определение консерватизма. Цельный консерватизм предполагает монархию и сословное устройство общества, господство религии, идеалистическую, платоническую философию, преимущественно аграрную экономику, ориентацию на античные образцы, на классику и классицизм в искусстве. Консерватизм возникает в конце XVIII — XIX веке как реакция на буржуазные революции (прежде всего — Великую Французскую революцию), разрушившие традиционные общества Запада и создавшие модернистскую цивилизацию. Консерватор отличается от традиционалиста и «консервативного революционера» тем, что он не призывает к «революции против современного мира», он стремится сохранить традиционное, имеющееся в актуальном обществе. На первый взгляд советское общество с его культом прогресса и антитрадиционным мировоззрением не оставляло возможности для существования консерватизма. Но, во-первых, авторитарные моменты наличествовали в самом большевизме, и, во-вторых, русские крестьяне и спецы-национал-большевики привнесли в советский проект элементы традиционной российской культуры. Благодаря этому в СССР стал возможен не только латентный цельный консерватизм (А. Ф. Лосев), но и частичный консерватизм (М. А. Лифшиц и Л. Н. Гумилёв).

В статье ставится проблема советского консерватизма: каковы были охранительные силы и механизмы, присущие советскому строю? Поскольку любому обществу должны быть присущи свои консервативные тенденции, можно говорить об элементах консерватизма и в советском обществе, культуре и идеологии. Тем не менее размышления над этой проблемой сталкиваются, прежде всего, с трудностью эпистемологического характера: в каком смысле вообще можно говорить о советском консерватизме? Ведь советское время определила марксистская идеология, которая носила радикально революционный и прогрессистский характер, даже сам эпитет «консервативный» носил в советское время однозначно негативный характер. Тем не менее отмечается, что в позднесоветское время можно было быть советским консерватором, желать сохранения СССР и не являться при этом сторонником коммунизма и марксизма. В статье содержится тезис, что невозможно говорить о советском консерватизме как о какой-то единой сущности. В разные эпохи можно выделять разные виды советского консерватизма, которые вступали друг с другом в отношения борьбы и противоречий. Кроме того, разные виды советского консерватизма можно считать таковыми лишь условно, потому что все их пронизывали или служили фоном революционно-прогрессистские элементы господствующей идеологии. В статье намечена примерная общая типология советского консерватизма: культур-гуманистический советский консерватизм, проленинский советский консерватизм, сталинский советский консерватизм, просталинский советский консерватизм, ситуационный брежневский консерватизм, советский консерватизм несоветских авторов и мыслителей. В статье констатируется, что СССР во многом погубила, подвела к краху дефектность и недостаточность его условно консервативных, охранительных сил и начал. О советском консерватизме как о феномене можно говорить лишь с очень большой долей условности, как о различных превращённых, неестественных противоречащих друг другу «консервативных» и квазиконсервативных идеологических течениях, которые не складываются в единое целое.

В статье рассматривается биография и идеи Алексея Фёдоровича Лосева — последнего классического философа Серебряного века, создавшего систему православного неоплатонизма. Лосеву принадлежит также учение об истории, где он использует термины «формация», «феодализм», «капитализм», «социализм», «анархия», но в своём специфичном смысле, отличном от марксистского. Основа лосевских «формаций» — миф в той трактовке, которую вносит в этот термин Лосев. Феодализм — эпоха господства теократического мифа, и это высшая точка развития человечества согласно православному консерватору-монархисту Лосеву. При капитализме абсолютизируется индивидуальная человеческая личность, при социализме — труд и трудовой коллектив, при анархии наступает «ад на земле». Однако социализм, будучи антитезисом капитализма, по-своему, искажённо повторяет авторитарность феодализма, что не может не вызвать к нему некоторой симпатии философа при отрицательной в целом его оценке. Таковы взгляды молодого Лосева, когда он смело критиковал социализм с религиозно-консервативных позиций и, видимо, ещё надеялся на возрождение феодализма. С 1930-х годов позиция Лосева меняется. Он отчасти «примиряется» с Советской властью (сознавая её негативные стороны), подчёркивает положительные моменты социализма. На наш взгляд, причина этого — понимание того, что теперь возврат возможен лишь к капитализму и либерализму, то есть к мещанству, к которому Лосев был всегда настроен непримиримо.

В статье рассматривается круг «толстых» консервативно-патриотических журналов, авторы которых в советское время пытались в рамках идеологически возможного отстаивать русские национальные интересы и ценности русской истории. Это, прежде всего, «Молодая гвардия», «Москва» и «Наш современник», причём понятия «“толстые” патриотические журналы», «авторы журналов», «круг журналов» рассматриваются практически как синонимы. Ведь речь идёт о явлении хотя и привязанном к конкретным уважаемым изданиям, но более широком, чем формальные рамки их страниц. Основной тезис статьи состоит в том, что патриотические журналы второй половины советской эпохи продолжали и развивали две давние тенденции, могущие показаться в чём-то противоречащими друг другу, но на самом деле сочетающиеся вполне гармонично. Первая — автономный государственнический, но не государственный, патриотизм, стремящийся принести благо России, русскому народу и с этой целью возражающий и критикующий текущую власть — с положительным намерением её образумить, преобразовать и улучшить, а не свергнуть до основанья. Вторая — оправдание текущей власти, когда её достоинства слишком многим оказывались неочевидны с точки зрения долгосрочных национально-государственных интересов. В статье рассматривается дискуссия между патриотическими и либеральными журналами и авторами, порождённая знаменитой статьёй В. А. Чалмаева «Неизбежность» в «Молодой гвардии», статьи М. П. Лобанова и С. Н. Семанова, споры Б. М. Сарнова и В. В. Кожинова и иные сюжеты, важные для понимания этой темы.

Статья посвящена обзору философии и эстетики выдающегося советского мыслителя, основателя концепции левого, марксистского консерватизма Михаила Александровича Лифшица (1905–1983). В статье рассказывается о жизни и творчестве М. А. Лифшица, уделяется внимание его «уважительной дружбе» с философомимяславцем, православным консерватором А. Ф. Лосевым. Описываются дискуссии 1930-х годов между Лифшицем с его «течением» (Лукач, Гриб, Усиевич, Платонов) и марксистами-«социологизаторами» и «вульгарными демократами». В ходе этих дискуссий Лифшиц и его единомышленники критиковали полное сведение искусства, философии, морали к экономическим фактам (пресловутому марксистскому «базису»), отстаивали автономию духовного, культурного творчества. Они критиковали «революционное, левое авангардное искусство» и реабилитировали представителей классического искусства прошлого, «Великих консерваторов человечества» — Платона, Аристофана, Гёте, Пушкина, Толстого, само классическое, реалистическое искусство. К последнему Лифшиц относил и «древнерусское искусство», т. е. иконопись. Показывается консервативный потенциал учения Лифшица о диалектике прогресса и регресса, оправдывающего консервативную критику капитализма у великих художников-реалистов прошлого. Показывается также и критика Лифшицем релятивистского направления в марксизме, его попытка раскрыть и развить в марксизме линию, связывающую его с классической диалектической философией — от Платона до Гегеля. Отстаивается мысль, что, защищая единство Истины, Красоты и Добра, Лифшиц приблизился к идеям своеобразной нерелигиозной (а возможно — крипторелигиозной) философии всеединства. Наконец, в статье предлагается взгляд на левый консерватизм Лифшица с позиций консерватизма «обыкновенного» (классического), религиозного. Высказывается идея, что лифшицевскому пониманию эпох классики недостаёт религиозной составляющей, которая всегда присутствовала в этих эпохах.

В статье исследуется философский смысл живописи Ильи Глазунова. Автор показывает, что художник понимает искусство не в перспективе эстетики, а в горизонте идеи служения. Своей сверхзадачей художник видит возврат русскому народу его собственных смыслов. По сути, речь идёт о преодолении нашей метафизической беспочвенности. Такой подход делает живопись Ильи Глазунова современной и даже злободневной в эпоху культурного и интеллектуального запустения. В этом смысле буквализм образов Глазунова оказывается сильной стороной его творчества. Автор статьи вводит понятие триптиха русского сознания XX века, отнеся к нему картины В. М. Нестерова «Душа народа», П. Д. Корина «Русь уходящая», И. С. Глазунова «Вечная Россия», и исследует общее для художников понимание России как Святой Руси. В связи с чем рассматривает философский смысл идеи народа-богоносца, соборности, отличия христианской логики и логики Антихриста. Автор рассматривает отношение художника к авангарду, реализму и иконе и объясняет, почему Глазунов предпочитает реалистическую живопись. Если образы авангарда апофатичны, икона возможна лишь в лоне церковного сознания, то реалистическая религиозная живопись оказывается прямым путём к соборному восприятию. Отдельное внимание в статье уделено иллюстрациям Ильи Глазунова к произведениям классической русской литературы и отношению к Ф. М. Достоевскому. Все рассуждения автора основаны на анализе конкретных картин Ильи Глазунова.

Русская литература советского периода, вопреки распространённому мнению, не была «потерянным временем» для нашей культуры. Никакой социалистический реализм не смог навязать ей отрыва от православного миропонимания и разрыва связей с классической русской литературой. Те же произведения, авторы которых «корысти ради» преследовали эту цель, давно и справедливо забыты. Так называемый литературный процесс в советские годы представлял собой искривлённую реальность: премии давали одним книгам, а говорили читатели о других. Но время всё выправляет и ставит на свои места. Произведения писателей, ощущавших себя частью великой русской литературы, явственно выламываются из политических и социальных рамок отдельного исторического периода. Они, по сути, являются мостиком из дореволюционной православной культуры в наше время. Довольно твёрдо можно сказать, что «носительницей благовестия» литература советского периода не являлась. Но назвать её сплошь антихристианской никак не получается. Автор статьи рассматривает это явление на примере творчества Андрея Платонова, Михаила Шолохова, Николая Заболоцкого, Николая Рубцова, Василия Шукшина. В статье рассматриваются отдельные произведения этих авторов, показывается их прикровенный христианский или близкий к христианскому характер, выраженные в них идеи, образы и настроения. В целом можно утверждать, что советская литература в лучших её проявлениях была, при понятных издержках, достойным продолжением русской. Нынешняя литература в нашей стране на сегодняшний день пока не стала даже приемлемым продолжением литературы советской.

В статье рассматривается наследие «нравственников» (писателей-деревенщиков) как важный феномен русского духовного возрождения второй половины ХХ века. Показан особый взгляд «деревенской прозы» на судьбу человека в эпоху разрушения русской православной цивилизации, основанный на тысячелетнем опыте крестьянского бытия. Этот опыт уникально объединяет в себе христианскую душу и «космический» (соборно-народно-природный) разум, а потому сразу и безошибочно чувствует и глубого понимает любую неправду бытия. Это поистине последнее слово великой русской литературы: последнее не в хронологическом смысле, поскольку уже пришла иная эпоха, но последнее в смысле обнажения последних оснований «русской точки зрения» (В. Вульф) на мир. Магистральным сюжетом «деревенской прозы» стала гибель великой православной цивилизации и сохранение навечно образов её живых лиц, ещё доживших до второй половины ХХ века. Поэтому В. Астафьев назвал её явлением уникальным: «мировым феноменом, родившимся из страданий и несчастий народа». Однако опыт литературы «нравственников» (А. И. Солженицын) также показал и реальность православного возрождения русского народа, пророчествуя о новом возрождении России на этой нравственной основе. В статье показаны несколько репрезентативных примеров произведений, позволяющих понять духовный смысл и значение этого литературного феномена, решавшего задачу всемирно-исторического масштаба: осмыслить и величие православной крестьянской цивилизации, и трагедию её уничтожения. Рассмотрены и наиболее ценные работы критиков и литературоведов о «деревенской прозе». Обосновывается вывод о том, что это литературное явление стало новейшей русской классикой, соответствующей самым главным и насущным задачам духовного возрождения России и создавшей новый «канон» русской христианской литературы XXI века.

Статья посвящена биографии и взглядам знаменитого математика и диссидента-русофила И. Р. Шафаревича. С начала 1970-х годов он являлся сподвижником и единомышленником А. И. Солженицына. В статье анализируются основные события жизни и общественно-политической активности Шафаревича, идеи его основных работ. Отмечается, что, несмотря на значение его идей и его деятельности, пока не появилось монографий и заметных исследований о его жизненном пути. В статье рассказывается о биографии И. Р. Шафаревича, о его общественно-политической деятельности и месте в диссидентском движении. Говорится о его дружбе и идейном родстве с А. И. Солженицыным. Далее анализируются основные идеи его статьи «Социализм» для сборника «Из-под глыб» и книги «Социализм как явление в мировой истории». Шафаревич представлял социализм как проявление стремления человеческого рода к самоуничтожению, к Ничто, своего рода аналог биологического инстинкта смерти. По Шафаревичу, он враждебен индивидуальности, низводит человека на уровень детали государственного организма и стремится уничтожить те силы, которые поддерживают, укрепляют человеческую личность: религию, культуру, семью, индивидуальную собственность, национальность. Развивая свою концепцию социализма и в позднейших работах, он в этих трудах выступает как более радикальный критик социализма, нежели Солженицын, и даже, наверное, самый радикальный, чем кто бы то ни был в русской мысли. Особое внимание в статье уделяется знаменитому труду Шафаревича «Русофобия» и полемике вокруг него. Отмечается, что ядро общественно-политических взглядов Шафаревича не было сформулировано в отдельной программной работе, но оно вполне ясно вычленяется по ряду его принципиальных высказываний. Представляется, что оно связано с его идеями о православии, монархии и русском цивилизационном суверенитете, предполагающем избавление от зависимости от Запада.